Говорят, что не каждый человек запомнил свое первое свидание с шоколадной плиткой. Лично я помню его хорошо.
Тогда мы с приятелем снимали студию на последнем этаже серой пятиэтажки в районе Бронкса. Бонусом был выход на крышу, а к нему — диван из ротанга и одно кресло. Почему одно? До сих пор не знаю. Наверное, кто-то из постояльцев утащил второе, в качестве компенсации за мух и тараканов. Которых, в принципе, быть не должно, — но это же Нью-Йорк. Я не мог тогда жить где-то еще, потому что занимался музыкой, а, как известно, музыкой лучше всего заниматься в Нью-Йорке. Впрочем, в этом городе ее почти не осталось. Но о чем это я?
Ах да. Одним ярким осенним вечером я вышел на крышу, чтобы посмотреть на великолепный закат. Сразу скажу, что в Нью-Йорке это редкость, так как большую часть года льет дождь и погода оставляет желать лучшего.
Но тот вечер стал исключением, и я с удовольствием наблюдал, как солнце опускалось за горизонт. Когда золотистые лучи разожгли небесный пожар среди перистых облаков. Я почувствовал холод, поежился и уже собирался спуститься к себе, как заметил плитку шоколада, лежавшую рядом с ножкой единственного кресла.
Помню, в голову пришла мысль: будто кто-то из гостей обронил отломанную от шоколадной плитки дольку, да поленился убрать.
Поднимать и тем более есть ее я не стал, потому что люблю темный шоколад, а на полу лежала именно белая плитка.
Уж не знаю почему, но белый шоколад мне кажется ненастоящим. Отсутствие горчинки во вкусе делает его по-детски стерильным, как поцелуй сестры.
Однако в той плитке, что я увидел на крыше, имелась одна выдающаяся особенность, а именно: плитка была правильной квадратной формы.
Совсем не секрет, что плитка шоколада имеет пропорции два к трем или три к пяти. Но никогда до этого шоколатье не делали плитки в пропорции один к одному. По меньшей мере — мне так казалось.
Я забыл бы об этом навсегда, но через неделю прочитал в «Таймс», что в Риме прошел шоколадный дождь и улицы итальянской столицы завалены белым шоколадом. Прилагалось фото молодой девушки, державшей в руках множество плиток размером приблизительно дюйм на дюйм. Они сыпались сквозь ее разжатые ладони, будто песок. Девушка на фото была молода, красива и весела. Выражение ее лица можно описать одним словом — беспечность. Так оно и было, до появления плиток мы считали самой большой проблемой гонку вооружений, глобальное потепление, голод в странах третьего мира. Ах, какие же мы были наивные…
Приблизительно месяц спустя мое внимание привлек телерепортаж о техасских свиньях. Местный фермер кормил их шоколадом в надежде, что мясо станет деликатесом. Этого не случилось, потому что свиньи отказывались есть плитки, и вы наверняка сами знаете почему. Вкус у них так себе и очень напоминает ослиное дерьмо, хотя я лично никогда его не пробовал. Нашлось множество ценителей шоколада, и они высказывались настолько часто и настолько дружно, что вкус ослиного дерьма стал официальным вкусом белых шоколадных плиток.
Кроме техасского фермера появилось множество желающих использовать плитки с толком. Когда они возникают вот так просто, из воздуха, непроизвольно начинаешь размышлять, как бы на этом заработать. Еще меня, да и всех вокруг не покидало чувство, что это редкое природное явление вот-вот закончится.
Через три месяца я уже сметал плитки в большой пластиковый мешок и, отправляя его в мусорный бак, думал: а не выложить ли этим шоколадным дерьмом огромную надпись: «Musicalrocktramps». Так замысловато называлась наша музыкальная банда. Подобных инсталляций оказалось множество, тут я был не оригинален. А вот кто мыслил с размахом, строили настоящие многоэтажные дома, смешивая плитки с бетоном. В Японии даже попытались насыпать острова, хотя идея быстро лопнула, когда эти самые острова прибило к берегам Китая.
Странно, что паника не началась сразу, а только после того, как Пентагон обвинил в появлении плиток Россию. Выражение «Белый шоколад — это секретное оружие русских в третьей мировой войне» произвело эффект спички, брошенной в бак с бензином. Через несколько часов после этого заявления в крупных городах закрылись супермаркеты и продовольственные магазины. На полках остались только шоколадные батончики, все остальное добропорядочные американцы смели с прилавков. Жители провинциальных городов то ли более запасливы, то ли меньше доверяют новостям, но одноэтажная Америка устояла. Нью-Йорк же напоминал одиннадцатое сентября.
Люди в панике бежали по улицам и кричали: «Мы все умрем!» И ведь не поспоришь. Тут же появились мародеры, бьющие витрины магазинов и поджигающие припаркованные автомобили. В город вошла национальная гвардия, но это только подлило масло в огонь. Начались уличные столкновения, клубы слезоточивого газа заполнили улицы, и Нью-Йорк стал напоминать кадры из Киева во время седьмого майдана. Мэр ввел военное положение, а министр обороны выступил с обращением к нации, дабы обуздать панику. На фоне предыдущего заявления он выглядел очень глупо и неубедительно.
Генерал грозно пообещал, что наш ответ будет решительным и жестоким, стоит только откопать наш ядерный потенциал из-под плиток белого шоколада. Неудачной идеей было предоставить слово профессору из КолТеха, доложившему в прямом эфире о возможном происхождении плиток.
Триницилдвугликольпетроциклиновая кислота, по словам светила, представляла собой белок — продукт жизнедеятельности неких микроорганизмов, находящихся в воздухе и не представляющих для человека никакой опасности. «Это что-то наподобие кефира, — сказал он. — Только сухой». По какой-то пока не выясненной причине микроорганизмы синтезировали этот самый белок и, погибая, образовывали колонию, состоящую из приблизительно двадцати шести триллионов молекул кислоты. Колония всегда имела пропорции один к семи к семи, так как молекула белка имела похожие пропорции и благодаря фрактальному принципу воссоздавала себя на более сложном уровне. Именно четкие пропорции и привели к идее об искусственном или рукотворном происхождении объекта. А заполнившие медиа-пространство истории о русских хакерах и беспринципных и жестоких спецслужбах сыграли злую шутку.
Возможно, мы еще могли избавиться от плиток: ходили слухи, что они горят при высоких температурах. Японцы научились растворять их то ли в муравьином спирте, то ли в тростниковой водке. Но мир погрузился в выяснение отношений и поиск виновного. А еще стало понятно, что это может плохо кончиться и гораздо раньше, чем мы могли предположить.
После того, как спутники опубликовали снимки Сибири, заваленной шоколадом, стало понятно, что русские это не контролируют. И что очень скоро шоколад скроет от солнца плодородную часть почвы. Как следствие — вызовет удар по пищевой цепочке человека, и рано или поздно мир изменится навсегда.
Появление плиток ускорилось, по расчетам ученых необратимые изменения могли произойти уже через несколько месяцев. Поднялась вторая волна паники, и тогда я осознал, что неудачно выбрал профессию.
Помню, в фильме про крушение Титаника меня восхищала сцена с игравшими музыкантами. Пока экипаж и пассажиры дрались за места в шлюпках, оркестр самозабвенно исполнял партию. Никто из музыкантов не обращал внимания на потасовку, и это переполняло меня гордостью, ведь я был частью этого цеха.
Когда за окном конец света, умение перебирать струны ценится очень мало. Гораздо важнее быстро бегать, метко стрелять или махать топором.
У нас были крылатые ракеты и авианосцы, самый большой в мире военный флот и бюджет. Но что это против плитки шоколада? Дорожная техника, вот чего не хватало, чтобы очищать улицы, а их заваливало, словно снегом, каждую ночь. На крышу уже невозможно было выйти, масса скопившегося там шоколада представляла серьезную угрозу.
Наконец однажды утром я не услышал работников коммунальных служб. Вывозить плитки стало некуда. Береговая линия была закрыта шоколадными дюнами, а дороги быстро замело. Коммунальщики, поняв безысходность, сбежали из города, пока это было еще возможно.
Я остался один после того, как мой приятель не вернулся с улицы. Мысль разыскать его у меня не возникла. Перемещаться по поверхности становилось опасно: то там, то здесь сходили лавины белого шоколада, хороня под завалами неосторожных лазутчиков.
После схода очередного оползня на крыше образовался узкий лаз, через который я выбирался посмотреть на город. Все-таки хорошо, что плитки были белыми. В них Нью-Йорк не казался мрачным. Миллиарды квадратиков светились в солнечных лучах, среди дюн высились не успевшие утонуть небоскребы. По ночам в окнах больше не горел свет, ветер гнал какую-то заунывную мелодию. Не сыграть я не мог. Каждое утро я выползал на крышу, расчищал проход, чтобы его не завалило до завтрашнего утра, и играл на гитаре, пока пальцы не становились деревянными от усталости и боли.
Иногда с шипящим вздохом плитки осыпались с соседних крыш, где-то проседала дюна, и шоколадная пыль фонтаном вздымалась вверх. Казалось, шоколад мне аплодировал, тогда я делал паузу и медленно кланялся, разводя руки в стороны.
Так продолжалось очень долго, я уже несколько месяцев не видел людей, не слышал человеческого голоса. Появление плиток как будто замедлилось, и я успевал расчищать выход на крышу. Последние несколько недель меня нещадно мучают галлюцинации. Все кажется, что я слышу голоса и унылое звучание флейты. Мелодия глухо пробивается сквозь слежавшийся слой белого шоколада. Что-то гулкое, далекое и зовущее.
Сегодня исполняя очень сложную партию, я устал и прервался на середине. В этот момент отчетливо послышались звуки флейты. Сомнений не осталось: она аккомпанировала мне из-под толщи плиток с другой стороны улицы. Меня как током дернуло. Я схватил совок для мусора и решительно открыл дверь. Волна шоколадных плиток ворвалась в комнату, сбив меня с ног. Все-таки это очень больно. Сначала я откапывался сам, затем расчистил подступы к двери.
Продвигаться вперед можно только собирая плитки впереди и складывая их сзади. Ослабевший организм очень быстро устает, я уже давно не питался ничем, кроме шоколада. Мучает жажда, потому что собирать дождевую воду совсем не просто. Я каждую секунду рискую быть раздавленным шоколадной толщей, но все же вгрызаюсь в уже слежавшиеся белые плитки. Когда я окончательно выбиваюсь из сил, то сажусь на шоколад и начинаю играть на гитаре, а затем с надеждой вслушиваюсь, не раздастся ли в ответ долгожданный звук флейты. Я очень хочу побыстрее услышать его рядом, когда между мной и источником звука останется несколько футов. Я, наконец, услышу человеческий голос, и очень надеюсь, что он будет женским.
Тольятти 2019 год.
|
|
